«Буйно рвётся стих твой пылкий...»

Сызранская газета "Альтернатива" № 45, 12 декабря 2006 г.

Какое счастье, когда хотя бы раз в жизни, хотя бы на несколько мгновений любого из нас посещает поэтическое вдохновение! Это состояние души весьма таинственное, трудноуловимое и непостижимое быстрым взглядом. Это одновременно и блаженство, и мука, и величают её Музой. И где же ты, источник вдохновения, где же родники поэзии Дениса Давыдова? Совсем рядом, в истории его жизни. «В безмятежной и блаженной жизни поэзии нет! Чтобы писать стихи, надобно, чтоб была гроза, буря, надобно, чтобы что-то ворочало и жгло душу», - поэт-гусар не раз повторял эти слова. И сегодня, читая стихи поэта, мы можем сказать, что в его жизни было и первое, и второе, и третье. И предостаточно. При этом всегда присутствовало страстное, кипучее «своеволье», присущее только ему, Денису Давыдову, неординарной личности и оригинальному поэту. Доказательство тому - поэтическое наследие, его стихи, в которых он сам и его герой составляют нерасторжимое, братское единство.

...Вот ему нет и девятнадцати лет, однако как результат долгих, глубоких переживаний и мыслей появляются басни – простые, но очень динамичные и смелые. В одной из них «Голова» получает грозное предупреждение от «Ног»: «...можем иногда, споткнувшись – как же быть, - Твое Величество об камень расшибить!», и Давыдов с позором изгоняется из императорской гвардии. И с тех пор он «всегда гусар»: «кивер набекрень, и - ура! счастливый день!», «ментик с вихрями играет, конь сипит под седоком». Его герой становится идеалом для военной молодёжи. И снова устоявшуюся торжественно-парадную тишину дворцов взрывают «залетные», «зачашные» гусарские послания и призывания: «Бурцов, ёра, забияка, собутыльник дорогой! Ради бога и арака посети домишко мой…», «Стукнем чашу с чашей дружно! Нынче пить ещё досужно». Все это вместо воспевания в стихах тяжелых сражений, походов и подвигов царей и полководцев. К чёрту «Поэтическое искусство» Буало, к черту светские и поэтические условности! Снова Давыдов сражает читателя распахнутостью и безыскусственностью чувств, непосредственностью эмоций и выражений: в его стихах появятся «французишки гнилые», «крестятся ведьмы и тошно чертям», потом он будет «за тебя на черта рад, наша матушка Россия!». Оказывается, ямб может стать таким остроумным, раскатистым и скорым! Поэтический язык, оказывается, может быть легким, бойким и живым! При этом молодой герой Давыдова уже знает, что «завтра трубы затрубят, завтра громы загремят», «что проклятью предаемся, если мы когда-нибудь шаг уступим, побледнеем, пожалеем нашу грудь». Совсем немного - и «чу! Гулять не время! К коням, брат, и ногу в стремя. Саблю вон и в сечу! Вот пир иной нам бог дает» - пир кровавый, навсегда вошедший историю как Отечественная война 1812 года.

25-летний Давыдов снова покоряет и заражает свое поколение. И уже не только своим героем – первой в русской литературе отчаянной, лихой натурой. В его жизни и поэзии порыв могучих чувств - жажда бессмертной славы, сыновняя любовь к Родине и страстное влечение к женщине - начинает звучать как гармония. «Лететь», «бороться» и «любить» - эти три глагола руководят воином-поэтом, их можно встретить почти в каждом поэтическом творении. Давыдов сам и его герой-гусар, герой-партизан всегда «на скачку, на борьбу готов», «оторванный судьбы веленьем от крова мирного – в шалаш, на сечи, к пламенным сражениям», летит «стремглав, не дуя в ус, на нож и шашку», понимая, что его жребий - «пасть в боях мечом победы пораженным». Денис вместе с ним стремится «туда, где бой кипит, где русский штык бушует», «в бурке на плечах, в косматой шапке кабардинской, горит в передовых рядах особой яростью воинской». Участвуя в восьми военных кампаниях «на буйной Висле, на Балкане, на Эльбе, на войне родной, на льдах Торнео, на Севкане…», он в «летучих песнях» ратный подвиг воспевал. И молодой любовно-элегический герой поэта - страстный рыцарь-защитник, когда у других поэтов-современников он просто унылый и мечтательный юноша. Даже в минуту признания в любви к женщине, гусар-любовник не забывает о том, что «первый долг», «долг священный вновь за родину восстать», что «полумертвый» не перестанет «биться с храбрыми в ряду». Для Давыдова и его героя нет ничего страшнее, чем «смерть встречать на постелЕ господином». Не хочет гусар-партизан «петь в креслах развалясь лень, негу и покой».

...И вот ему уже 50 лет, но ему так же «легче горя своеволье». Опять к чёрту «ложное хладнокровье» и «обманчивый покой»! Его сердце – снова стихия. Стихия не только мазинских далей и охотничьей гонки. Его сердце – стихия всепоглощающей любви. Поэт-герой «повстречал красавицу» свою и «обомлел», как «гуляющий на воле солдат-беглец» при встрече «с своим безбожным капитаном». Роковая встреча пробудила «поток в дубраве шумной», и хлынуло море «поэтических волнений, поэтических страстей»… И вот он «вознесен судьбою превыше всех!» Счастлив и любим - «наперекор судьбы и сплетней городских»! Герой любит её «без страха, опасенья ни неба, ни земли, ни Пензы, ни Москвы». И «не оттого, что прекрасней всех». А оттого, что она – «поэзия от ног до головы». Оттого, что она - «звезда спасения» и при ней «беда земная недоступна». Оттого, что «сердцу нужна для трепетанья, как свет очам, как воздух для дыхания». Любит «затем, что это – она!». Но когда любимая уходит из его «мечтаний», «вслед стремится мысль, душа несется », и в «душе развороженной» «стынет кровь, и жизни нет!»... Но, к счастью, не «прошла борьба страстей»! Она только изменила русло. И старого партизана посещала не только язвительная сатира – то, с чего началась его поэзия. До последних дней жизни из него «брызгали» и воспоминания о ратном подвиге народа, и письма к друзьям, и ходатайства к властям. Сквозь чернильные строчки все узнавали прежнюю страстную, кипучую натуру - того же самого Давыдова. Узнавали преданного сына Отечества. Пламенного бойца. Счастливого певца.